Скорей бы настало завтра [Сборник 1962] - Евгений Захарович Воробьев

Возможно, он испытывал бы страх, если бы ему не было так холодно. Холод проникал за воротник, в рукава мокрой гимнастерки, сквозь ткань. Песок леденил голые ступни.

Он добрался до своего окопа, — как сильно осыпались стенки! — взялся за телефонную трубку и был счастлив убедиться, что «Сирень» на проводе.

— Я — «Незабудка». Алло! Вы меня слышите? У меня все в порядке. Плохо слышно? Говорю: в порядке! В порядке!!! Не поняли? Алло!

Проверьте свою линию. Опять не слышно? Дайте к аппарату ноль третьего! Снова не поняли?!

Младшему сержанту было невдомек, что он говорит сейчас очень неясно. А откуда возьмется ясная речь, если зубы отбивают неудержимую дробь?

По наставлению полагается трубку брать левой рукой, а Незабудка заметила, что младший сержант как-то неловко держит трубку правой рукой и прижимает ее подбородком. При свете следующей ракеты она увидела, что младший сержант пытается перевязать себе руку.

Подошла и увидела, что он сильно раскровянил ладонь. Принялась бинтовать руку. Когда связист пропускает через кулак невидимый провод, опасаясь потерять его, он часто накалывается об острые сростки, оголенные от изоляции, и стальные иглы раздирают ладонь и пальцы до крови. Руки бывалого телефониста всегда в шрамах и рубцах.

— А ты обидчивый. — Она окончила перевязку.

Младший сержант отрицательно покачал головой, но ничего не ответил: у него зуб на зуб не попадал.

— На-ка вот! — Незабудка набросила ему на плечи плащ-палатку.

Он торопливо завернулся в нее и улегся на песок.

Над рекой установилась тишина, пусть непрочная, обманчивая, но все-таки тишина. Незабудка слышала даже, как плещется вода на быстрине.

По-видимому, немцы не решились контратаковать в темноте или подтягивали силы. И он я она знали, что утром бой разгорится снова. Гитлеровцы не пожалеют сил, чтобы сбросить худосочный батальон в Неман и отбить «пятачок». Но это будет утром, впереди еще длинная-предлинная ночь, и, если не думать об утре и тем самым не укорачивать ночь, можно неплохо отдохнуть.

8

Они улеглись рядом так близко, что плечи их почти касались. Он подложил руку с забинтованной кистью ей под голову. Она лежала настороженная, ждала, что он вот-вот полезет с нежностями, как это делали другие, которым она неосторожно разрешала лечь рядом с собой. Но он лишь спросил: «Так удобно?» — и продолжал лежать недвижимо.

Краешком глаза она видела его строгий профиль — большелобый, с точеным носом и твердо очерченным подбородком.

Он не переставал прислушиваться к тому, что делается на линии. Доносился далекий писк, треск, чьи-то позывные и рваные слова команд на другом конце провода. Кто-то вдохновенно матерился басом и проклинал глухого, сонного «Оленя»… Время от времени «Незабудка» считала до пяти, подтверждала свое присутствие на проводе. Но «Сирень» безучастно молчала, было тихо и спокойно.

— Какое совпадение! — она весело удивилась. — Меня кличут в батальоне Незабудкой. И вдруг — твои позывные. Вот ведь какие случаи случаются!

— На этот раз случайности нету, — признался он смущенно. — Я вчера попросил эти позывные. У нашего старшего лейтенанта. На узле связи. Сказал: «Незабудка» у меня везучая. Меньше обрывов на линии. Когда Вильнюс брали, меня тоже придали вашему батальону. И тогда на проводе «Незабудка» жила. Ровно месяц назад. Не помните?

— Нет.

— Ну как же! Я тогда в подвале с рацией сидел. Где вы раненых перевязывали. Ну, тех, кого на улице Гедемина подобрали.

— Бой тот помню. А вот что ты в подвале сидел…

Она прикрыла глаза: так ей легче было воскресить в памяти вечер тринадцатого июля, душный, пропахший порохом, дымом и гарью, окровавленный вечер…

— Ох вы тогда на раненых кричали! Нутам, в подвале… Но только не со зла. Чтобы успокоить.

— Спасибо, не подумал обо мне плохо, — она с удовольствием закивала. — Иногда на раненого накричишь — и сама успокоишься. И ему, болезному, не так страшно. Раненый про себя рассуждает: «Ну, если на меня сестрица повышает голос, значит, мое положение вовсе не такое скверное. Не станет же кричать на умирающего! Значит, и подвал не отрезан от своих. Зря кто-то сболтнул…» А между прочим, наш подвал в форменное окружение попал.

— Ну как же! И медикаментов тогда не хватило. Я вам два своих индивидуальных пакета в руки вложил.

— Не обижайся. Все из головы вылетело.

— А я не обижаюсь. Разве до меня было?

Как ни силилась, она не могла вспомнить подробностей, но уже твердо знала, что не впервые встречается с младшим сержантом. Да, она видела, конечно, не раз видела эти глубокие глаза, затененные ресницами, отчего глаза казались совсем черными. Да, она уже не раз ловила на себе его взгляды, неизменно почтительные и преданные.

— Позже я перебрался с рацией к православному собору. Чуть не на паперти божьего храма окопался. В скверике. Вы тот собор помните?

— Костелов там до черта было. Все небо загородили. А собора что-то не помню…

— Ну как же! Мемориальная доска висит. Сам Петр Великий присутствовал на молебствии. В одна тысяча семьсот пятом году. По случаю победы над Карлом двенадцатым.

— Нас с тобой в случае чего, — Незабудка хмыкнула, — гробовая доска приголубит. Не хуже, чем мемориальная.

— Пускай лучше нам звезды светят. И птахи пускай для нас поют. В одна тысяча девятьсот сорок четвертом году. И в другие годы…

— Ты, наверно, и стихами балуешься? Образованный?

Только собирался в институт поступить.

Перед войной. А работал радистом. Пароходство. В Керченском порту.

— Это у вас там керченские селедки водятся? — снова раздался смешок.

— Ну как же! — обрадовался младший сержант. — Моя рация, правда, не касалась рыболовного флота. Конечно, если штормяга… Больше переговаривался с самоходными баржами, с буксирами. Железную руду возили. С Камыш-Буруна.

— Я железную руду тоже видела. Есть у нас на Северном Урале такая гора Юбрышка. Потом в Висимо-Шайтанске рудник…

— Ну как же! А керченская руда знаменитая! У нее слава не меньше, чем у керченской селедки. Правда, фосфору в нашей руде многовато… Помню, обеды носил старшему брату в бессемеровский цех. Сызмальства привык к огню. Конвертор начнут продувать — воздух гудит, дрожит, шатается! И ничего не видать за дымом, за искрами. Будто «катюши» всем дивизионом играют…

— А я малообразованная. — Незабудка тяжело вздохнула. — Кто знает, может, и я бы студенткой стала… Да осень выдалась неприветливая. Как раз вышел указ о прогулах. Чей-нибудь будильник даст осечку, откажется звонок подать, проспит хозяйка самую малость — добро пожаловать в тюрьму. И никто не принял того во внимание,